Раввин Авраам бен Шалом-Дов-Бер Вольф – главный раввин Одессы и юга Украины. Он родился в 23 апреля 1970 г. в Израиле, в городе Кирьят-Малахи. Получил образование в иешивах Иерусалима, Мигдаль ѓа-Эмека и Нью-Йорка. Служил в Армии обороны Израиля.
В 1992–1998 гг. руководил еврейской общиной Херсона, а в августе 1998 года возглавил Одесскую иудейскую религиозную общину "Шомрей Шабос" и Одесское общество еврейской культуры.
Раввин Авраам Вольф любезно согласился ответить на вопросы Русской службы “Голоса Америки”.
Александр Яневский: Спасибо, что согласились поговорить с нами. Как полномасштабное российское вторжение отразилось на жизни еврейской общины Одессы?
Авраам Вольф: Полномасштабная война, которая идет против Украины, повлияла на всю страну и на каждого человека, который живет здесь. В Украине нет ни одного человека, который бы не пострадал – он лично или его семья, погиб или мигрировал внутри страны, так и за ее пределы. Во время этих событий страдала и страдает еврейская община. Речь идет не только об Одессе, но и обо всех еврейских общинах по всей Украине. Были общины, которые были уничтожены, например, в Мариуполе – вся та [захваченная Россией] часть Украины, в которой были уничтожены города. Большая, средняя или маленькая еврейская община – люди сильно страдали. Другие страдали чуть меньше, чем в Мариуполе, например, в Херсоне и Запорожье.
Если говорить об Одессе, то от одной трети до половины населения покинула город в самом начале войны, в том числе и представители еврейской общины – это люди, которые не вернулись обратно.
До войны в нашей общине “Хабад” было три детских сада, три младших школы, одна старшая школа, детский дом, еврейский университет, синагога, дом престарелых. Мы обучали около тысячи детей в наших учебных заведениях, которые сегодня работают уже не в том масштабе.
Те, кто уехал, к сожалению, могу сказать, что почти уверен, что они не вернутся, потому что дети ходят два с половиной года в школы в Берлине, в Тель-Авиве, в Иерусалиме… Это, естественное, огромный удар для любого общества, любой общины, и в том числе еврейской.
Когда я приехал в Украину летом 1992 года, то начал по крупицам собирать еврейскую общину: мы открыли детский садик и синагогу, потом еще одну. Сейчас в Одессе три хабадские синагоги, и они сейчас работают все. Центральная синагога, в которой я сейчас нахожусь, работает круглые сутки. Остальные две – работают только на праздники и в субботу, поскольку люди уехали.
Мы развивали общину, а потом все рухнуло в один день 24 февраля 2022 года. Люди начали уезжать, и мы до сих пор не восстановили то, что создавалось, хотя все работает, однако не в том масштабе, как раньше. Хочу подчеркнуть: здесь никто не опускает руки, не впадает в депрессию. Одесса по-прежнему улыбается. Минут сорок назад был огромный взрыв – тряслась вся синагога. И такое происходит постоянно, каждый день, а иногда и по несколько раз в день.
А.Я.: Как на это реагируют дети?
А.В.: Представьте себе: два часа ночи, звучит сигнал воздушной тревоги. Детей быстро собирают и уводят в бомбоубежище. Они там сидят иногда полчаса, иногда час, иногда два часа. В четыре часа они возвращаются в свои комнаты, а в семь утра уже надо подниматься. В восемь утра – утренняя молитва, позавтракали, начали урок и вновь воздушная тревога. Они снова спускаются в подвал школы. Поднимаются наверх в полдень, а через полчаса снова воздушная тревога. Только представьте себе жизнь этих детей, и как это влияет на их психику: когда надо постоянно убегать от какой-то опасности.
Представьте себе, что у них происходит в головах уже 2,5 года: нет сна, не то утро, не то ночь – это ужасная катастрофа. Но мы со своей стороны стараемся, пытаемся давать детям максимально почувствовать, что все хорошо и все спокойно. И у нас работает очень много психологов. Почти на каждого ребенка есть воспитатель, учитель, психолог и няня, потому что иначе они просто с ума сойдут. Представьте себе: школа, дети уже должны ехать домой в 16:00 на автобусе. Внезапно воздушная тревога – вот только что была. По закону, даже если мы хотим, мы не имеем права отпускать их. Дети спускаются в бомбоубежище, и теперь надо ждать, когда закончится тревога.
Иногда это полчаса, а иногда три часа, четыре. Дети сидят в школе до восьми вечера, до девяти… Я уже не говорю о родителях, которые дома с ума сходят. Мы, как руководство, должны детям приготовить не только завтрак, обед, полдник, но и ужин, потому что дети могут быть в школе и до десяти вечера. И все это происходит уже два с половиной года. Это очень тяжело. Я уже молчу про денежные расходы – они увеличились вдвое с довоенного времени. Я не говорю сейчас о доме престарелых – там лежат, старики, кто уже прошел через Вторую мировую войну… Сейчас в доме престарелых находится около 50 человек. Самому пожилому около 90 лет.
Представьте себе, что у них в голове происходит, когда они спустя десятилетия слышат сирену воздушной тревоги. Они думают, что заканчивают свою жизненный путь в покое, и не хотят вспоминать то, что было в 1940-х. Однако они опять сталкиваются с воздушными тревогами и взрывами.
Однако улыбка не сходит с наших лиц. Мы работаем, успокаиваем других и сами остаемся спокойными. Сейчас звучит воздушная тревога, дети находятся в бомбоубежище, но я сижу в кабинете и общаюсь с вами.
А.Я.: Не хочу подвергать вашу жизнь опасности, давайте продолжим интервью после отбоя сигнала воздушной тревоги…
А.В.: (качает головой) Моя машина стоит сейчас на улице возле синагоги. Даже когда я иногда уезжаю из города по той или иной причине, я оставляю ее возле синагоги. Очень часто люди говорят: “Ребе, мы когда проезжаем синагогу, и видим вашу машину, это значит, что вы на месте и мы спокойны. Но если вашей машины нет – мы не можем спать по ночам. Если вам надо уехать – возьмите такси, оставьте машину у синагоги, чтобы мы думали, что вы на месте и нам было спокойнее”.
Я помню, как в начале войны позвонила одна женщина, которая очень много помогает еврейской общине – она не еврейка, ее зовут Виктория, и говорит: “Ребе, ты на месте?”. “Вика, как ты думаешь? Конечно, я на месте! В Одессе, у себя в кабинете”. Она говорит: “Все, я успокоилась. Иду в церковь ставить свечи”. Потому что люди ищут то, за что можно зацепиться в такое время. Когда человека тонет, он пытается за что-то ухватиться – хоть за соломинку. Мы стараемся быть и такой соломинкой, и лодкой, чтобы люди чувствовали себя в безопасности, чтобы у них была пища для тела и души.
Вот чем сегодня живет еврейская община в Украине последние 2,5 года.
А.Я.: Я хотел бы вернуться к событиям 24 февраля 2022 года, а именно поговорить о том, как вам удалось вывезти в тех условиях детей из Одессы, вывезти их в Германию и потом вернуться. Насколько был сложным этот процесс?
А.В.: Это была первая неделя войны. Была ужасная тревога, и люди, которые не понимали, что происходит, и звонки были каждую секунду, и я не мог вести диалог с людьми, чтобы их успокоить. Звонки шли один за другим. В какой-то из дней я утром пришел в синагогу, надел талит и тфилин, начал молиться, и не мог этого делать, потому что люди все приходили и приходили, звонили и звонили. Я смог закончить молитву только в семь часов вечера. Люди были в ужасном состоянии и искали ответы.
Мы помогли очень многим людям выехать: каждый день сотни людей на автобусах направлялись в Кишинев.
Но другая ситуация была с детскими домами. Да, мы готовились к войне. Мы были единственной еврейской общиной, которая подозревала, что может быть такая ситуация. Мы закупили около 10 тонн гречки, рис, муку, печенье и воду. Мы были обеспечены на случай, если что-то случится: дети в детских домах, люди в доме престарелых будут обеспечены на месяц, чтобы никто не голодал.
Потом началась война и никто не знал, куда это все идет. Сейчас мы уже привыкли к ночным воздушным тревогам и взрывам, но тогда это было очень страшно. Мы держались неделю, помогли всем уехать. Да, школы были закрыты, но детские дома и дом престарелых были открыты. У нас около 120 детей в детских домах – это серьезная ответственность. Через неделю мы поняли, что в такой ситуации дети не могут и не имеют права оставаться здесь. Потому что даже если дети будут обеспечены, но воспитатели или няни не смогут прийти на смену – дети останутся без никого.
Я позвонил раввину Тейхтелю в Берлине. Я сказал: “Смотри, Йегуда, у нас есть проблема – надо детей эвакуировать”. Он говорит: “В чем проблема? Давай ко мне в Берлин, а дальше будем вместе думать, что делать”. Я отвечаю: “Я не боюсь гостиницы и питания. Я знаю, что еврейская община в Берлине не оставит еврейскую общину Одессы без хлеба и воды, кровати и подушки. У меня другая проблема – 120 детей из детского дома. Может у пяти из них есть загранпаспорт, внутренний паспорт может быть еще у десяти. Все остальные – это свидетельство о рождении, какие-то заявления от родственников или случайных людей с просьбой принять детей в детский дом, а у некоторых детей — вообще только копии свидетельств о рождении. Как мы проедем? Надо пересечь молдавскую границу, румынскую, потом других стран. Нас остановят на первой посту – и все”. Он мне сказал: “Дай мне пять минут”.
Он позвонили главе пограничной службы Германии, который его близкий друг. У нас телефонная конференция, и я говорю: “Господин генерал, у нас 120 детей с воспитателями – едут четыре автобуса. Мы завтра рано утром отправляем их в Берлин. Невозможно их здесь оставлять. У них нет документов”. Он говорит: “Твои дети – это мои дети, твои проблемы – мои проблемы. Мы открываем сейчас штаб специально для ваших детей. Тот, кто будет сопровождать детей, дайте ему наш номер”.
И на каждой границе нам говорили: “Детский дом “Мишпаха”, Одесса? Проезжайте”. И так доехали до Берлина. Там мы успели открыть детский сад, младшую школу, старшую школу, университет – это все были одесские филиалы. Было необходимо сделать все документы. Это был непростой год.
Сперва несколько месяцев у нас была гостиница, предоставленная государством. Потом нам пришлось арендовать гостиницу на окраине Берлина, 170 номеров. Чуть позже, когда мы поняли, что все хорошо, мы объявили в общине, что все женщины и дети, мужья и отцы, которые не могут уехать, потому что должны служить в украинской армии, мы сказали им: “Доверьте нам ваших жен и ваших детей. После войны мы вернем их вам в целости и сохранности”. Через полтора дня мы отправили еще четыре автобуса из Одессы – а это около 200 человек. Уже я сел с женой в автобус, потому что мужья хотели гарантию. Мы сказали: “Мы лично отвечаем за ваших жен и детей”.
Мы забрали их из Одессы и отвезли в ту же гостиницу в Берлине. В целом у нас там было около 400 человек — женщины и дети.
28 февраля 2023 года я понял, что так дальше невозможно. Во-первых, были большие расходы: оплата гостиницы, питание… Во-вторых, я почувствовал, что наши дети, несмотря на то что они находятся в идеальных условиях, скучали по своим кроватям, подушкам, дети скучали по своим игрушкам. Мы видели, что ситуация негативно отражается на их психике. Я посоветовался с людьми в Одессе, которые могли дать правильный совет, с представителями украинских властей и властей города, безопасно ли возвращаться. Нам сказали, что можно.
Теперь нам пришлось организовывать возвращение детей, у которых, как вы помните, не было документов. Знаете, последний раз, когда такая большое количество детей с женщинами уехали из одного места в другое место без документов – это когда еврейский народ вышел из Египта (смеется). Только тогда перед людьми стоял Моисей с большим посохом. А сейчас стоял я и без посоха. Но с божественной помощью, мы сумели отвезти детей в Берлин, вернуть их обратно. Было не легко: почти трое суток в автобусе, нужна была еда, было необходимо пройти границы… Но, как я говорил ранее, мы боремся, работаем, не опускаем руки.
А.Я.: Вы рассказали о том, как вас приняла хабадская община в Германии. Какие у вас отношения с общинами в России?
А.В.: Для начала давайте я вам расскажу вообще об отношениях с общинами “Хабад”. Когда мы ехали из Украины в Германию и обратно, если я не ошибаюсь, через семь стран, мы связывались с местными общинами “Хабад” и говорили: “Мы будем у вас через пять часов. У нас голодные дети”. Так вот везде нас встречал местный раввин или его помощники с ящиками с водой, едой, игрушками… Отношения между всеми еврейскими общинами “Хабад” по всему миру, а это около тысячи общин по всему миру, потрясающие. Это наши друзья. Неважно – это отношения ежедневные или нет. Мы занимаемся одной и той же работой: религиозной, социальной, гуманитарной. Мы не лезем в политику, мы не работаем с политическими партиями или организациями. Мы помогаем людям, и не только евреям.
Мы каждый месяц по сегодняшний день раздаем в Одессе около 7000 сухих пайков голодным людям. Мы кормим большое количество людей в синагогах.
Мы имеем хорошие отношения с каждой еврейской общиной, с каждым хабадским раввином. Иногда мы общаемся раз в году, иногда каждый день. Потому что так заставляет жизнь. Когда надо – разговариваем, когда не надо – не разговариваем. У нас нет плохих отношений между общинами, потому что община не занимается политикой или войной, а только помощью – стариками и детками.
А.Я.: Российская пропаганда утверждает, что в Украине сплошь и рядом нацисты…
А.В.: Русский язык не является для меня родным. Я знаю, что мой русский язык очень плохой и очень непонятный. Украинский язык, к сожалению, я вообще не знаю, и не успел выучить. При это я никогда себя не почувствовал ущемленным в том, что я не разговариваю на украинском языке. Каждый день я общаюсь с мэром города, его помощниками, с руководителем областной военной администрации на русском языке. Я встречался с президентом Зеленским несколько раз. Я ни разу ничего ему не сказал на украинском языке…
Поэтому говорить, что здесь в Украине ущемляют русский язык или ущемляют людей, ущемляют евреев, что есть нацизм – это смешно. То есть нет вообще почвы для этой войны, как ее заявляют [в России]. Нет никакого нацизма. Я недавно получили очередную награду – я раввин, который не общается на украинском языке, не православный. Какой антисемитизм или нацизм в Украине? Это очень смешно.
Я очень рад, что живу в Одессе – городе, который обожает евреев, городе, который обожает представителей всех национальностей, городе, который дает каждому все, что необходимо. Я не думаю, что в Израиле есть такая свобода – ни в Иерусалиме, ни в Тель-Авиве – для представителей других национальностей. Там нет стольких учреждений, сколько мы открыли здесь в Одессе. Где в Тель-Авиве вы увидите украинские детские сады, украинские школы, украинские дома престарелых, украинские университеты. Их нет не потому, что запрещают, но, наверное, не очень одобряют. А здесь, в Одессе, куда только ни пойдешь: турецкая школа, русская школа, украинская школы, еврейская школа, испанская, греческая – все, что хотите…
Сказать, что здесь ущемляют мои права… Я вам честно говорю: во время войны мне легче и приятнее жить в Одессе, чем в любом другом месте мира. Я обожаю этот город, он обожает меня. Я счастливый человек, что попал в такую общину. Не община счастлива, что есть такой раввин, а наоборот: что у меня есть такая община, что я могу сидеть в этом кресле так много лет и служить этой общине в этом городе и в этой стране.
Поэтому никто не может убрать улыбку с моего лица, учитывая, что моя улыбка нужна еще миллионам людей в этом городе. Она будет на моем лице до моего последнего вздоха. Я буду стараться с радостью делать свою работу. Я уверен, что скоро весь этот ужас закончится, и наши улыбки будут еще больше и еще ярче.
(Интервью публикуется с незначительными сокращениями и изменениями для удобства чтения).
-
Александр Яневский
Журналист. Закончил Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко. Работал на канале «1+1» и «5 Канале». На «Голосе Америки» с 2014 года. Был одним из двух корреспондентов «Голоса Америки», освещавших выборы президента России в 2018 из Москвы. Уделяет внимание теме американо-украинских и американо-российских отношений. Автор документального фильма "Стена между нами" о ситуации на южной границе США.
oyanevskyy@voanews.com
